Эпоха наша счастливо преодолела тот спиритуализм, который был ближе к духу платонического дуализма, чем к духу Евангелия. В наше время достигнуто лучшее понимание догмата воскресения мертвых — в нем уже не пытаются видеть лишь простое раскрытие идеи природного бессмертия, не привносящее в нее существенно нового содержания.
При всем сказанном безусловно прав и святой Иоанн Златоуст, рассматривавший эту же проблему в свете нашего перехода из земной Церкви в Церковь праведных, из града, который мы образуем здесь на земле, в тот, что на небесах. Такой способ выражения не просто ясен и естествен: он помогает лучше уяснить суть рассмотренной выше радикальной перемены. Отнюдь не вредно, но даже зачастую полезно и необходимо подступить к одной и той же истине с двух противоположных сторон. Сам святой апостол Павел не сравнивал ли наше тело с жилищем, которое мы получим от Бога на небесах, когда наш земной дом разрушится? А другие богодухновенные тексты не говорят ли нам о «новом небе» и «новой земле»? Подобного рода высказывания не приводят в замешательство нашу мысль — они лишь вносят в нее необходимые коррективы. «Ни субстанция, ни сущность твари не должны исчезнуть бесследно»,— говорит святой Ириней, и далее уточняет: «исчезнет лишь ее временная форма». Ессе nova facio omnia («Се, творю все новое»): речь идет не об абсолютной новизне предстоящего, но о полном обновлении, не предполагающем, однако, нарушения глубинной преемственности; о таком обновлении, что по свершении его ничто уже не станет стареть. Речь идет о «пакибытии», о «времени совершения всего». И то, что верно в отношении нашего тленного тела, что верно в отношении всего сотворенного Богом, не менее верно и в применении к Церкви — новой твари и Телу Христову. В действительности — выскажем прямо сейчас положение, обоснованность которого явствует из следующей главы — есть только одна единая Церковь, una eademque Ecclesia. Церковь, что обретается в нашем бренном мире, Церковь «странствующая» и воинствующая, непрерывно со всех сторон терпящая унижения,— это та же Церковь, что лицезрит Бога и купается в лучах Его славы. В сокровенных глубинах своих она уже есть «Град Божий»; благодаря счастливому свойству веры Церкви быть направленной в будущее, Царь уже ввел ее в чертоги свои. «Она живет для вечности: такова ее надежда в нынешние времена. Тот Иерусалим, что мы зрим на земле, будет восхищен на небеса; подобно Илии на огненной колеснице, Церковь вознесется туда, но Супруга славная, она вознесется выше Илии!» Мало того, Церковь, этот священный Иерусалим, уже сегодня «в таинстве» и «в чаянии» есть Иерусалим небесный. Наша Матерь земная — Ecclesia mater super terram,— уже теперь для нас и Матерь небесная — Mater caelestis; отверзаемые ею для нас врата — «врата небесные». Меди еще раз предстоит обратиться в золото, а железу — в серебро, но и в конце этого последнего превращения пребудет все тот же Град Господень, Сион Святой Израилев. Haec caelestis, et ilia caelestis. Haec Hierusalem, et ilia Hierusalem («Этот небесный, и тот небесный. Этот Иерусалим, и тот Иерусалим»). И то, что есть в нашей Церкви преходящего, мы должны возлюбить не только в качестве «залога чаяния, временного образа и обетования будущего Единства», но и как единственное средство, ничем не заменимый институт, «орудие Провидения».
