Весьма примечательно, что сомнения, которые испытывают иные верующие по поводу Церкви, часто относятся и к Деве Марии. Точнее, критические замечания эпохи Реформации по поводу католической идеи Церкви распространяются также и на католический культ Марии.
Ее избрание не дано ей «по праву, бывшему прежде мира», и не установлено раньше промысла Искупления. Она, как и мы, искуплена, но иным образом: singulari salvatione (единственным спасением), sublimiori modo redempta (высшим образом искуплена). «Она, как и весь человеческий род, разделила вину Адама, подобно нам несла долг, но, благодаря Тому, Кто должен был искупить ее, как и нас, на кресте, долг был ей прощен заранее». С минуты зачатия Господь сохранял ее от порабощения греху, предваряя ее благодатью и «приготовляя к рождению от нее Своего Сына единородного и с Ним — Церкви в полном ее объеме». Через нее, в ее лоне «вся Церковь была связана со Словом и соединена с Богом вечным заветом». Partus Mariae, fructus Ecclesiae (Чрево Марии, плод Церкви). Когда в таинстве Воплощения «Царь небесный праздновал брак Сына Своего, давая Ему в супруги Святую Церковь, лоно Марии служило брачным ложем небесному Жениху». Избранность и уникальность положения Марии singulariter eminet in corpore (единственно избрана во плоти) — передана множеством христианских авторов в издавна принятом образе, привычный смысл которого ими изменен. Вероятно, следуя букве Песни песней, где шея Невесты сравнивается с башней Давидовой, они не только рассматривают шею Невесты как образ Христа, соединяющего небесный мир с земным, или образ Церкви, или ее проповедников и отцов, или самого Писания, передающего нам основы веры и значение воли Божией: в ней видят Марию, связавшую Главу с другими членами Тела. Иные, вслед за святым Бернардом, изображают Марию облеченной в солнце, с луной под ногами как явный знак союза двух светил, Христа и Церкви. Но не следует ни формализовать, ни ужесточать мысль о подчиненном положении Марии. Скорее его следует мыслить как мистическое соучастие или тождество, плод «перихорезы», о которой говорил Шеебен.
