Размышления кардинала

О signum unitatis! О vinculum caritatis!

О знамение единства! О союз любви! Того, кто обретает эту тайну в духе веры, стремится дать ей продолжение и, тем более, совершенство в своей собственной жизни, тайна эта должна безусловно в высшей степени воодушевлять. Этим объясняется тот лиризм, с которым о ней говорит, к примеру, тот же святой Августин. Но природа внушаемого этой тайной воодушевления нуждается в правильном понимании. «Без всякого сомнения,— пишет Симона Вейль,— сознание принадлежности к мистическому Телу Христову сопряжено со своего рода упоением. Но, на мой взгляд, в наше время прочие мистические тела, не имеющие своим главой Христа, также способны сообщать своим членам сходной природы упоение». Выраженное в этих словах непонимание тайны веры может послужить нам предостережением. Ничто не может принести больше вреда предпринимаемым в последнее время попыткам — которым можно только порадоваться — усилить элемент «общего дела» в служении литургии, нежели следование примеру некоторых впечатляющих мирских празднований, которые своим успехом бывают обязаны сочетанию технических средств с апелляцией к голосу плоти и крови. Каким образом Христос осуществляет наше единство? Во всяком случае, не посредством чего-то, что напоминало бы коллективное исступление, и уже тем более не силой какой-либо тайной магии. Верующие, собирающиеся в память Господа, не имеют ничего общего с участниками мистерии, пришедшими приобщиться тайне, которая бы отделила их от непосвященных. Но в то же время еще менее они походят на толпу, чья душевная общность проявляется путем экзальтации дремлющих в каждом из ее членов человеческих свойств, способностей, достоинств, а с ними пристрастий и иллюзий, то есть в конечном счете демонических сил. Даже в тайне своей католическая литургия остается просветленной; во всем своем величии — строгой и смиренной; в ней все соразмерно; и то в ней, что обращено к нашей чувственности,— ничто без веры. Она несет нам радость, но и преподает строгий урок. В центре ее — Жертва, которая есть «образ и представление Страстей Христовых» и являет собой таинство Его Жертвы и воспоминание Его Смерти; причащаясь ей, мы питаемся от Его Креста. Для присутствующих при ней она обладает действенностью лишь тогда, когда одновременно с нею совершается жертва и в душе каждого из них. «Единодушная жизнь» Церкви не процветает сама собой: она переживается в вере; наше единство приобретено ценой Голгофы. Единство рождается ценою страстей Господних, легших в основу богослужения во имя конечного освобождения.