Как же соблазняемся мы о Матери нашей, вместо того чтобы любить ее! Среди наших соблазнов есть весьма жестокие, но явные; есть и скрытые, но более коварные. Они существовали всегда, и нашему времени свойствены свои особенные соблазны.
Попытаемся же и мы проникнуться этими чувствами, ибо это «те же чувствования, что во Христе Иисусе», и, если нужно, умертвим в себе то, что нам может помешать в этом. Отнюдь не отказываясь от непреклонности в вере, лишь таким путем мы будем до конца непреклонны. Не отказываясь от ревности о вселенской истине, научимся очищать огонь этой ревности. Будем бдительны, дабы не стать «плотскими человеками» и не уподобиться тем из первого поколения христиан, кто пытался превратить Церковь в свое личное достояние и активно препятствовал апостолам проповедовать Евангелие среди язычников,— ибо уподобившись им, мы стали бы жертвами великого несчастия: мы вступили бы в сотрудничество с воинствующим неверием, облегчив ему достижение его цели — водворения Церкви и ее учения в ряду мертвых вещей. Тем самым мы, если можно так сказать, возвратили бы неверию чистоту совести. Атеисту недоступно понимание актуальности вечного. «Пусть,— говорит он,— Церковь остается такой, какая есть»,— ясно, о какой именно неизменности идет речь,— «и тогда мы будем относиться к ней доброжелательно, как к пережитку прошлого». Смешивая по своему усмотрению самые разные вещи, путая догму со взглядами и мнениями прошлых эпох, он осуждает «уступки», в которых ему видится «извращение веры или легкомыслие». Он сам составляет список подозреваемых, доводя его до сведения церковных властей, а при необходимости не побоится призвать к порядку и их самих. Раз навсегда решив, что в христианских верова-ниях не может быть ничего разумного, он клеймит как «либерализм» или «модернизм» любую попытку вернуть понятию христианства его подлинную строгость и вечную юность, как если бы речь шла об отступничестве...
