Весьма примечательно, что сомнения, которые испытывают иные верующие по поводу Церкви, часто относятся и к Деве Марии. Точнее, критические замечания эпохи Реформации по поводу католической идеи Церкви распространяются также и на католический культ Марии.
Климент Александрийский, говоря: «Есть лишь одна Дева Мать, и мне по душе называть ее Церковью». Псевдо-Мефодий также предпочитал «не различать Девы от Церкви». Эта же мысль подвигла и Кирилла Александрийского на прославление. Показав «в рождении Христа начало рода христианского», святой Лев Великий говорит о сегодняшнем чуде нашего рождения от Церкви как об исполнении рождества Иисуса от Марии и продолжении этого чуда благодатью того же Духа. Так же думали и католики средневековья: Maria et Ecclesia, una mater et plures (Мария и Церковь, одна мать и многие). Иные из нас, не прибегая к рассудочным богословским доводам и не имея нужды в поддержке древних писаний, просто и прямо приняли эту тайну. Так было с юношей двадцати пяти лет, чей ум был обуреваем сомнениями, а сердце полно разочарований. Он посещал службы в Соборе Парижской Богоматери. И когда в рождественскую ночь запели Magnificat (Величит душа моя Господа), вся вера Церкви вдруг влилась в его душу. Теперь он приходил в старый собор учиться богословию, и наставляла его «сама Святая Дева в великом терпении и славе». «Прижавшись лицом к алтарной решетке», он созерцал жизнь Церкви, и в этом действе, у многих других вызывающем лишь скуку, понимал отныне каждую мелочь... Ибо, объяснял он, «беседовал ли. со мной Павел, показывал ли что-либо Августин, преломлял ли хлеб Григорий, всегда пребывал со мной взгляд Марии, все разъясняя мне». «Материнская ободряющая слава», окружающая его, принадлежала неразделимо Марии и Церкви. Ему оставалось лишь, не рассуждая далее, опереться на руку Матери, единой в двух лицах, «чей голос тихо звучал в его сердце, примиряя в себе все противоречия».
