Весьма примечательно, что сомнения, которые испытывают иные верующие по поводу Церкви, часто относятся и к Деве Марии. Точнее, критические замечания эпохи Реформации по поводу католической идеи Церкви распространяются также и на католический культ Марии.
Мариологическая интерпретация Песни, как известно, относится к более позднему времени, хотя следы ее можно встретить уже во времена Отцов — в греческой, латинской или сирийской экзегезе. Она приводится как обычная уже в IX в. святым Пасхазием Радбер- том. Амвросий Аутперт в VIII в. и святой Петр Дамиани в XI в. используют эту тему в своих проповедях на богородичные праздники. Предвосхищение этого толкования можно найти и в литургии. Впрочем, окончательно оно оформляется на Западе лишь к XII в. Основоположником этой интерпретации можно назвать Руперта из Дейтца, который, впрочем, всегда основывался на экклезиологическом варианте толкования как на исходном. В XIV в. на Востоке император Матфей Кантакузин, приняв монашество на Афоне, развил эту мысль. В своем не лишенном изящества комментарии он прославил в образе «прекраснейшей из жен» самую святую и «славнейшую без сравнения» из всей Церкви душу, «Деву непорочную», а в весеннем призыве Жениха он узнал глас Слова в вешний день истории, когда пришло время Воплощения. Впрочем, он еще не связал эти замечания в последовательную цепь толкований: по его мнению, в Песни речь идет то о Марии, то о Церкви язычников. Его современник Феофан Никейский, состоявший с ним в переписке, также использует язык Песни песней для восхваления Девы. Латиняне пошли дальше в этом отношении. Мариологическое толкование стало казаться им всеобъемлющим, но и такое решение не является в полном смысле слова новым ключом к тексту. Дело не только в том, что мариологи- ческий вариант экзегезы никак нельзя считать «венком поэтических преувеличений, сплетенным христианским воображением вокруг излюбленных мечтаний», но его недостаточно также и назвать «вполне закономерным». Мариологический вариант не уводит нас к частностям вопроса, но наоборот, как мы видим, указывает на существо таинства, данного Израилю в откровении и возвещенного в Песни: ибо Песнь в действительности, по замыслу ее авторов, создана как гимн Воплощению. Она прославляет первое соединение Слова с человеческой природой в лоне Девы, первый поцелуй, данный ей в залог вечного союза.
