Весьма примечательно, что сомнения, которые испытывают иные верующие по поводу Церкви, часто относятся и к Деве Марии. Точнее, критические замечания эпохи Реформации по поводу католической идеи Церкви распространяются также и на католический культ Марии.
Даже если не входить в частности соотношения Слова и Марии, подобная интерпретация должна была в один прекрасный день выйти на свет Божий по внутренней логике христианской Тайны, уже увиденной нами в действии. Следовало только приготовить ей путь, приведя несколько традиционных соображений о переходе от Синагоги к Церкви язычников или об обращении после греха. До сих пор не вполне понятно то, что Песнь даже в своем первоначальном значении оставляет место греху в жизни Невесты, и, возможно, слишком тесно связывая ее с предшествующей пророческой традицией, мы рискуем упустить из виду ее истинную новизну. Заключается ли первоначаль-ное содержание текста в описании прощения Богом Его согрешившего и раскаявшегося народа? Можно ли рассматривать призыв «оглянись, Суламифь» как призыв к обращению? Или в «восхождении от пустыни» следует видеть исход из пустынных земель греха? Это представляется по меньшей мере сомнительным. Однако, с другой стороны, очевидно, что завет между Израилем и Ягве здесь представляется скорее желаемым и искомым, нежели свершившимся; его исполнение предстоит в будущем, и в этом отношении его можно отнести не столько к непорочной Деве, сколько к нашим мятущимся душам: «Искала я Того, которого любит душа моя, искала Его и не нашла Его...» Жильбер Фолио так пишет об этом в предисловии к своему комментарию: «Речь идет о Церкви, или о душе, воспламененной любовью и ищущей Бога, но еще не обретшей Его»; несомненно, это соображение отнюдь не предполагает возможности мариологической интерпретации.
