Размышления кардинала

Столп веры - Церковь

Наес est cymba qua tuti vehimur, Hoc ovile quo tecti condimur, Haec columna qua firmi nitimur, Veritatis!

Она — челн, в котором мы безмятежно плывем, Она — овин, в котором мы укрываемся и находим прибежище, Она — столп, на который мы твердо опираемся, Истины!

Живущим тайною ее Церковь видится, как виделась она Иоанну Богослову, Градом из драгоценных каменьев, горним Иерусалимом, Невестой Агнца, и радость их от созерцания ее подобна радости, царящей в светлых видениях Иоаннова Откровения. И понятно их желание воскликнуть вслед за святым Августином, сказавшим о Родине: «Говоря о ней, не могу остановиться».

Но наряду с ясной стороной в тайне Церкви с неменьшей очевидностью присутствует и неясная сторона. Для неверующего, для того, кто еще не пришел к Отцу, Церковь может стать препятствием на пути к Нему. Для верующего же она может представать испытанием, и лучше, когда это так и случается, ибо, пожалуй, чем большее испытание Церковь являет собой верующему, тем, значит, к большей жизненности и чистоте стремится его вера. Тайны Божества воспринимаются нами несколько более отстраненно, чем тайна Церкви, и уже в силу этого обстоятельства не так изумляют — мы всегда заранее готовы к тому, что Бог, так сказать, приведет наш разум в замешательство, поскольку ведь Он всегда выше любого нашего о Нем знания. Всякий раз, желая найти в себе нечто общее с Ним, не приходится ли неизбежно признать, что различие бесконечно больше сходства? Что может быть безумнее приложения к Богу человеческой мерки?.. Хотя бы тайна Воплощенного Слова уже невероятна: «Бог воплощается, звучит имя, человек становится Всевышним среди нас». «Смешение неслыханное! Слияние неслиянного! Сущий сотворяется; Бесконечный создан и пребывает в пространстве... Слово сделалось осязаемым, Невидимое — видимым, до Неприкосновенного можно дотронуться, Вневременное вошло во времена, Сын Божий стал сыном человеческим!» Идея Богочеловечества, прежде чем захватить грезящего о Человекобожестве, жестоко ранит его разум; если даже показать такому человеку, что, в сущности, здесь нет никакого противоречия, вереница необходимых следствий, вытекающих из этой идеи, способна привести его в оцепенение. Как же так! «В Того, Кто есть само Могущество и сама Премудрость Божия, в Ком все вещи, видимые и невидимые, были сотворены, следует веровать как в целиком заключившего себя в человека, некогда явившегося в Иудее, рожденного от женщины и так же, как и все дети, плакавшего в колыбели! Haeret humani intellectus angustia et tantae admirationis stupore perclusa, quo declinet, quid teneat, quo se convertat ignorat («Слабая мысль человеческая останавливается, пораженная, и, оцепенев от такого удивления, не знает, к чему обратиться, чего держаться, куда направиться»). А уж известие о Кресте окончательно оттолкнет такого человека. Подумать только, Бог «рожденный и распятый»! «Тайна свято ужасающая»! «Для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие!» С самого начала в этом был камень преткновения, и всякий приходивший ко Христу отчетливо понимал, какой суровый парадокс ему предстояло преодолеть. И если для нас теперь в этом нет потрясения, не значит ли это, что наша вера — о да, без сомнения искренняя и прочная — притупилась? Не признак ли это того, что предмет ее стал более расплывчатым в наших глазах, что привычка усыпила нас и что ни в молитве своей, ни в жизни мы не достигаем больше уже истинного сострадания! — Но сколь более «соблазнительна» и сколь более «безумна» вера в Церковь, в которой не просто слились воедино Божеское и человеческое, но Божеское достигает нас чрез средостение «слишком человеческого»!

¬ Продолжение